— Бери своих «чувачков», как ты изволил выразиться. И езжайте в Брюссель. Прошерсти там своих знакомых и незнакомых чеченцев, джихадистов и попробуй достать этого Умара из-под земли. Сегодня можете этим заняться?
— Сколько?
— Сейчас дам 20 тысяч тебе и по 10 твоим обоим «чувачкам». По окончании дела — столько же.
— Это несерьезно, это копейки. За такое мы в пекло не полезем. Я сейчас неплохо зарабатываю, чтобы рисковать за такую сумму.
— Ну, во-первых, у меня сейчас с собой все равно только сорок аванса, — Лазарев вытащил из сумки и положил на стол большой конверт, на который не мигая уставился Малыш («Неужто опять думает, что это «судоплатовская» посылка?» — подумал Владимир). — А во-вторых, Сергей, я знаю, что ты сейчас на мели. И знаю, насколько прижимист Ивахненко — вы с него и лишней копейки не выдавите. Поэтому не бахвалься, а бери деньги. Так уж и быть, если дело будет успешным, я тебе еще «червончик» сверху накину по окончании операции. Но на большее не рассчитывай. Тем более что мы оба не знаем, достанешь ты этого Умара или не достанешь.
— Достану, куда он денется! Если он еще жив, — уверенно произнес Малыш, стараясь запихнуть конверт во внутренний карман его курточки (он уже заглянул внутрь и был явно обрадован увиденными купюрами или, наоборот, не увиденными там конфетами). — Так каковы действия? Я сейчас хватаю братву, едем в Моленбек, шерстим всех «чехов» (у меня там в албанской мафии есть кореша, они мне с удовольствием помогут, если это против чеченов), находим Умара и звоним тебе? План таков?
— Ну, почти. За исключением того, что мне звонить будет некуда — я на дно сейчас залягу. Я завтра в течение первой половины дня сам буду занят одной операцией. А мы можем договориться о встрече в конкретное время, в конкретном месте. Скажем, в восемь вечера. Где там в Моленбеке лучше встречаться-то, чтобы неприметно было?
— Ха, да в Моленбеке любой «белый» сразу приметен, — осклабился Малыш. — Давай лучше где-то в центре Брусселя. Шо там у нас есть? Ссущий хлопчик, например?
— O-кей, хлопчик так хлопчик. В общем, в восемь вечера у «Пис-боя». Только кровь из носу! Заметано?
— Да зуб даю! — поблекшая было бравада уже вернулась к Малышу. Выпиравший конверт во внутреннем кармане куртки как будто бы вернул ему былую уверенность и оптимистичный настрой.
Опрокинув еще по водке, знакомые расстались. На улице было довольно тепло (то ли действительно потеплело, то ли это действовала водка), сквозь густые облака время от времени проглядывало еще довольно высоко висевшее солнце…
К своему дому Лазарев добрался ближе к восьми вечера. Облачка только начали предзакатно розоветь, но вокруг дворца уже зажглись фонари. Проходя их, Владимир заметил, что за ним следят теперь двое. Ни утреннего «туриста», ни кого-то из бандитов, виденных им в лесу, среди этой пары не было. Оба стояли чуть поодаль, в тени: один у уродливого памятника толстой королеве Вильгельмине (Лазарев всегда считал, что авторы монумента должны были очень не любить монархиню, чтобы соорудить подобное), второй — поближе к Готическому залу. Но оба явно были связаны друг с другом, так как все время переглядывались, кивая в сторону Лазарева. Хорошо рассмотреть их Владимир не мог, но был уверен, что оба они смуглые, то ли кавказского, то ли арабского вида (вполне возможно, что те самые, кого он видел в Ворсхотене). Проверять это смысла особого не было. Если за ним уже наблюдают парни AIVD или ЦРУ, то попытка открытого контакта с представителями убийц только выведет спецслужбы на Умара и его бригаду, а этого разведчик допустить не мог. Он должен был опередить спецслужбы.
Войдя в дом, Лазарев тщательно осмотрелся. Никаких признаков того, что кто-то проникал сюда в его отсутствие, не было. Он вновь поблагодарил судьбу за то, что в свое время она свела его с бывшим владельцем этого дома. Джихадисты могли следить за ним сколь угодно долго, караулить его на выходе, пытаться перехватить его там, но сюда сунуться они никак не могли — им пришлось бы пробиваться через королевскую охрану и попадать на все камеры, развешенные вдоль дворца и проезда туда. А судя по тому, что они убивали свою жертву в лесу, пока что в их планы не входило светиться на публике. С тыла же здания был сплошной квадрат частных домов, впритык примыкающих к не менее охраняемым Королевскому архиву и Дворцовому парку. Так что выражение «мой дом — моя крепость» казалось в данном случае вполне уместным.
Лазарев в который раз за сегодня попытался дозвониться Татьяне. Она упорно сбрасывала его звонки, то есть он даже не мог отправить ей ничего на голосовую почту. «Может быть, это и к лучшему», — подумал Лазарев. Еще не хватало, чтобы его девушка прибежала сюда для скандала, попав в поле зрения наблюдавших за ним чеченцев. Он не сомневался, что его Танюша — самая сообразительная и деловая девушка, какую он только встречал, — уже наверняка разрулила ситуацию с Димой — перенесла полет в Лондон, договорилась с какой-то из мамаш Диминых одноклассников, чтобы он заночевал у них, или еще что-нибудь. Но все же ему очень хотелось услышать ее голос. Сейчас как никогда хотелось.
В итоге он накатал ей СМС: «Родная моя Танюшенька. Прости меня, если можешь. Я люблю тебя больше жизни. Несколько дней меня не будет нигде. Приеду и все тебе объясню. Еще раз прости. Люблю и целую. Твой я».
«Люблю больше жизни», — перечитал Владимир отправленное СМС. Он еще раз осмотрелся вокруг. Кто знает, возможно, сегодня он видит этот дом и этот город последний раз в жизни. Возможно, он уже не сможет увидеть свою Танечку. Если он любит ее больше жизни, сможет ли он жить без нее? Он вспомнил лицо Потапова, когда тот говорил о ком-то, оставленным им в прошлой, лондонской, жизни. Это горестное лицо раненого человека, мучимого бесконечными, многолетними воспоминаниями о безвозвратно утерянной любви. Неужели и ему придется пройти через это?…